На осколках Веры
«Голос Тьмы, Зов Небес!
Кто из вас меня тревожит,
Ненависть мою и любовь мою?
Ангел ты или бес
Мне узнать на смертном ложе.
Встречу боль свою. Встречу и уйду» (с)
Всё началось холодным, но солнечным октябрьским днём, когда пришло роковое известие. Враз потемневшее небо, волна отчаяния, разлетающаяся по окрестностям, и бело-голубой крылатый призрак срывается в далёкий город. Охранять от боли, от ненастий самое дорогое на свете существо, вытянуть все невзгоды на себя. Анатолий не был уверен, что сумел это сделать. Быть может, это только его воображение рисует больничную палату и своего посланника, ставшего в дверях?
Время шло, кошмар уходил, но спокойствия не возникало. Толька слабел, да так ощутимо, что даже сам понял. Лишь не знал причин, ибо забыл, в чём он клялся Небу в тот роковой день. Зачем? Ведь будет миг встречи, и всё безумие нескольких месяцев отойдёт в прошлое.
И вот долгожданный день. Но сердце охватывает холод одиночества. Время безжалостно отняло у него Мечту. Встреча стала Прощанием. Он ещё пытался цепляться за уходящее, однако, бесцельно прожитый вечер убедил его во всей абсурдности своих попыток. Последние ниточки Силы рвались и сгорали. Иногда казалось, что Смерть стоит на пороге. И, признаться, Анатолий тогда хотел Уйти, хотя всегда боялся этого. Просто Жизнь в единый миг стала абсурдной.
Ночь и половину следующего дня он не помнил, лишь иногда вспыхивали фрагменты событий. Но в них только боль, отчаяние и начинающееся безумие. Вечером Толька таки глянул на себя в зеркало. Глянул и ужаснулся. Белая маска без тени интеллекта, не то, что следа Истинного облика. Он пытался услышать себя, что-то прочувствовать. Силы не было. Совершенно. То, что оставалось перед вчерашним днём, ушло на удержание в мире живых. Стало страшно. По-настоящему страшно. А если он навсегда таким останется?! В любое другое время он Анатолий закричал бы: «Нет! Не хочу! Так не будет!» А сейчас лишь тупо смотрел куда-то, не замечая ничего вокруг.
Прошло около недели. Забота тех, кто ещё остался рядом, медленно, но верно, возвращали парня к жизни. В сердце всё же затеплился огонёк, хотя его старательно пытались уничтожить продолжающимися абсурдными обвинениями, а потом и вовсе забвением, хотя в роковой день ему пообещали обратное. Не важно. Хотелось жить. Неважно, как и зачем, но жить.
Однако опять проснулся давний Враг Анатолия. Очередная атака была чудовищной. После неё даже реальное тело, которое обычно безразлично к ментальным проблемам, болело, словно его долго и сильно били. А, собственно говоря, почему «словно»? Так было. Просто раньше он не умел это чувствовать.
День спустя, и новый удар. Один из последних бросков недавно погибшего в Бездне прошлого. Опять жалкие остатки Силы удержали его в мире живых. Теперь Толька очень хорошо чувствовал Грань Смерти. С какой-то стороны волшебное ощущение рвущейся с пальцев энергии, но с другой… знак финальной черты. Страшно? Да. И не стыдно в этом признаваться.
Тогда и пришло казавшееся раньше абсурдным желание – посмотреть, к чему привели усилия нескольких месяцев. Усилия, которых никто не заметил, которые оказались никому не нужны. «Толик, ты просто всё придумал. Смотри». Однако глаза расширяются от ужаса, ибо вокруг колышется паутина чужих проблем, утягивая за Грань Бытия. «И во имя чего?.. Всё! Даже если это будет смертельно, но хоть умереть я должен свободным». Нити рвались и горели, Сил не хватало. Хорошо, что рядом была подмога. Всё же он не остался один.
Когда очередной бой закончился, элементарных физических сил хватило лишь на то, чтобы рухнуть в кровать. На следующий день стало значительно легче. Анатолий явственно ощущал Свободу. Душа пела и, казалось, ничего не страшно. Да только тело – слабое реальное тело – не выдержало этого напора. Сердце отчаянно подпрыгнуло в груди, и сознание затянул туман. Вокруг суетились родственники и врачи, но он ничего этого не чувствовал, видя в серой пелене лишь обрывки роковых дней собственной бестолковой жизни.
Три дня на Грани Жизни и Смерти. Душу и тело кидало из одной крайности в другую, то борясь с Судьбой, то не видя в этом смысла.
- Толя… Толечка, ты меня слышишь?
Глаза с трудом открываются, и с пересохших губ слетает тихое:
- Да…
- Толечка, ну что же ты? Ну почему?
- Мама, прости…
Как хотелось сейчас ей всё рассказать, но нельзя. Тогда ещё и в сумасшедший дом упекут.
- Ты всех так напугал…
- Всех? – попытка горькой усмешки.
Мама начала перечислять приходивших и звонивших. Анатолий слушал внимательно, хотя уже и не верил, что будут названы имена, кому ещё недавно он безгранично доверял, ради кого он не пожалел бы и собственной жизни. Правильно, что не верил. Длинный реестр сочувствующих закончился, но желаемого так и не вышло. «Понятно…»
- Толечка, тебе что-нибудь хочется?
- Нет…
Дверь тихонько открылась.
- Софья Васильевна… Толька!
Лёнька! Один из недавних друзей, но, тем не менее, кажущийся надёжным. «Ты извини, что я так про тебя думаю. Просто мне сейчас сложно кому-то доверять».
- Лёнь… Что там в клубе?
Леонид усмехнулся.
- Тебя ждут. Ты всех перепугал.
- Что ты им сказал? - В голосе почти ненависть.
- Следствия, но не причины, - загадочно ответил друг, но Анатолию было понятно.
- Мальчики, я вас оставлю, - встряла в разговор Софья Васильевна, поднимаясь со стула.
- Мама, ты не волнуйся. Всё со мной теперь будет нормально.
Она вышла. Толька смотрел в глаза друга, бегло читая в них всё произошедшее за эти дни.
- Когда меня выпишут? – спросил он вдруг резко и злобно.
- Пойдёшь опять над собой издеваться? – в тон ему поинтересовался Леонид.
Анатолий истерически рассмеялся, но через полминуты стал совершенно серьёзен и тихо сказал:
- Просто я хочу жить. Не знаю, как и зачем, но хочу.
«Пусть изломаны крылья, и разбита Мечта…»
Январь 2006